Постель ждала не в ту метель, когда сгорели мы впервые,
когда пощечин сладкий рой лишь дополнял сорокоуст.
Нет, не забвения так сильно я боюсь,
как опасаюсь нашей общей тишины я.

Колодец старого двора, ведром луны уже исчерпан,
сгущал до мглы свой полумрак. Я прошептал: люблю сильней…
Твои глаза нашли огранку средь теней,
как будто только Амстердам им предначертан.

Не задавай вопросов мгле, сопровождай рассвет безгласно,
пусть будет ангельский налет заменой пуху снов и зим.
Томись наивным обожанием моим,
что только крепнет и светлеет ежечасно.

И там, где рядом только вздох, вдруг сгинут все ориентиры,
оставив полумесяц рук и тихий шепот: обвенчай…
И свист вдыхаемой слюны, и шорох платья у плеча,
и облик твой, мой вышний трепет, Ира, Ира.