| Литература/Лёня/ Работы, опубликованные до 18.04.04 > |
|
| Илья Змеев | |
| Маша Громова | |
| Дима Шапошников | |
| Света Бобылёва | |
| Наташа Черных | |
| Записки филолога |
|
Отрывок из ненаписанной поэмы | |
1 …а жили вы еще сто тысяч лет, все в том же доме, траченном лепниной, лелея будуар и туалет и привыкая к боли нестерпимой, которая жила у вас в углах и извивалась в душевой кабине, теперь вас уже нет – увы и ах! Но, впрочем, ладно. Что я о лепнине! Ты не носила мини, в тот же год под сердцем не лелеяла дитяти, а милый говорил, что устает и что зима приходит так некстати, зачем, мол, сыплют соль на тротуар, потом про то, как он устал, как мало спасут и туалет, и будуар от пошлости, что снова вас поймала. И лифт не приносил в себе уют, урча из-за далекого порога; консьержка говорила, что блюют в подъезде и на крыше слишком много, что вряд ли это чьи-нибудь друзья, поскольку так не поступают гости… 2 …Сентябрь начинался не с копья, а кончился щитом. Набравши в горсти в пропорциях и крови и воды, ты погнала сестричку на последний, как трепетность – полярников во льды… Шмелиный, глупый фон соседских бредней тебя уже не злил, не раздражал. Ведомая звездою и привычкой, ты исподволь бросалась на кинжал и вечером встречала электричку, но милый тебя ждал и потому ты неизбежно приходила в красном, и даже недоступное уму в постели становилось слишком ясным. И сном не замутненные глаза немного чувств, но все же отражали, и боль ждала, свернувшись, как гюрза, и ты уже жалела о кинжале. Родители пихали свой блицкриг сквозь окна консультации и ЗАГСа, – так точно они делали парник на даче. Ну а ты, все та же плакса, все та же, словно много лет назад (не зная: еще больше предстояло!), в тетради рисовала слово «ад» и улетала жить под одеяло. Подробностей – прошу меня простить – не знаю, но догадываюсь смутно… Ты с вечера в иголку вдела нить, а пряжу обнаружила наутро; пусть милый опалит свои крыла, – подумавши, ты выплыла за дверцу, не зная, что отселе перешла навечно в эротическое скерцо. А милый как бы видел, он питал фосфатами чужие черноземы, и впереди маячил капитал, уже маячил, был уже… Истома внезапно изменила свой оскал, крапивой передернула все тело, и вдруг поняв, как МНОГО одеял, ты вышла на карниз – и полетела… …летя, успела в кадрах угадать соседний дом и жилы телеграфа… Потом ты поняла: глагол «страдать» совсем не то же самое, что «suffer». Твой милый все не верил, все кричал, как ты давно грозилась утопиться, как в эту ночь он десять раз кончал, не зная, что пролистаны страницы, но чувствуя шальную глубину в твоем плече и замутненном взоре… А после, закурив, пошел к окну, с усмешкой прошептав: «Какое горе!» Договорившись с выпившим дьячком… /@@Но, впрочем, ладно. Что я о лепнине!@@/ Лишь милый все еще лежал ничком, не находя утехи в переклине, прокручивая в памяти опять подробности предсмертного романа, он, как ни бился, не сумел понять, что время – время, как это ни странно, – сворачивалось болью и гюрзой, таилось подлой, мнительной пружиной, и там, где зимовал палеозой, настало время песни лебединой, ведь, скомкав грани спаса на крови и в нежности доверчивой погрязнув, сто тысяч лет равнялись не любви, а самому простому из оргазмов.
|
||
|
Elite Banner Exchainge |
||
