Да, пусть лучше уж так, мне открыт этот мир, мне понятен язык дивных жестов бесслезных,
впрочем, тайны здесь нет, все под ноги толпы, бесполезно любить, не любить – уже поздно…
Ни взлететь, ни упасть, ни покончить с собой, ни порвать ту вуаль – ни на что я не годен,
безответности клеть, бесконечность весны предпочту я тупой, детской псевдосвободе…

Нет, не дай мне узнать, не открой эту дверь, не позволь видеть мне, что скрывают завязки,
легче дернуть кольцо, легче ринуться в сон, легче яму зарыть, легче верить отмазкам,
так и было оно, но костер февраля конформизм не простил, обнулил знаменатель,
я как схимник меж скал, нет надежд и воды, покажись, океан, пощади, Богоматерь!..

Но лишь горняя высь, лишь красивый пейзаж, тем страшней умирать в тишине декораций,
все равно, что кричать, что хранить клин мечты, а в реальности – нет! – никогда не касаться…
Этот ветер не свеж, эти строчки не крик, все остыло давно, истрепалось, ослепло…
И на фразы мои лезет грусть и тоска, как трава на курган, как на мнительность лепра…

Прогадал, пролетел, просмотрел, проебал, проиграл, если будет угодно…
Пропустил поезда, оставался на жизнь, на неделю, на месяц, на год, на…
Ну а ты каждый миг уходила сквозь лес, наконец ты вдали уж совсем потерялась…
Только смех и тоска, только трепет и боль, только тень и предмет, только ветер и ярость…

И тихонько в глуши кельи я хохотал, как последний монах, как истрепанный Вертер,
смея только алкать, смея только смотреть, заключая полжизни в словах на конверте…
И явился тогда глупый мальчик апрель, балаганных шутов и мещан развлекая…
И красивей стократ тут же сделалась ты, но стократ далека стала ты, дорогая…

Волнорез моих рифм тиной тщеты порос, занесло тишиной, мхом луны побережье…
Только я знал и сам, что роману конец, что погасла строка; все не будет, как прежде…
День смешались и ночь, ямб слились и хорей, от охоты устал ловчий песенный сокол,
потому что герой, растворенный меж строк, лишь хотел и не мог, лишь хотел и не трогал…

Огрубели от бурь соляных паруса, просмолённых бортов в ад твердыня просилась;
ты ведь нимфой была, но, тому вопреки, никогда, никогда, никогда мне не снилась…
Как от качки морской, как от смеха наяд, от холодных твоих интонаций бледнею,
но не смею забыть, не желаю уйти, лишь смотрю на тебя – и люблю все сильнее…


30 марта 2003