***

Колыбельная

Снимать снежинки с твоих ладоней, каяться вскользь – и снова
клетка останется непокинутой, к радости птицелова.

Бледнеть, молчать, откровенно мазать – в «десятку», цветком в петлицу, –
ведь, как ни крути, я почти обязан навечно в тебя влюбиться.

И вечером томным лелеять вычурность, пока ты, не зажигая
свечи, устилаешь тропинки рыцарям и странникам, дорогая.

Я вижу, как ты раздвигаешь пальцами ласковый полог ваты,
и словно целую тебя в край губ насмешливо–лиловатый

и строки придирчиво берегу, лаская лишь призрак крепа,
а звезды – как искорки на снегу, но ты не глядишь на небо.

Лежат между нами холмы, холмы, и хлопья нам застят очи,
как будто в награду за хлад зимы в безбрежье твоих отточий,

и я не в обиде. Уткнувши взор в мир близкий, но застекольный,
я буду молиться ветрам назло – так любит канон раскольник.

Но есть между нами другой надлом, который весьма сильнее,
чем все расстояния за стеклом, чем то, что видал во сне я, –

и это надменное, злое «пли» у самого края яра,
которое слышится мне внутри и около одеяла;

и это пронзенная штык-ножом фигурка на дне окопа
и плачем навеки несчастных жен охваченная Европа

(в их списке, как прежде, не счесть имен: начнем с Ярославны – и до
любой недождавшейся ныне), стон и ужас апартеида.

Да, хоть тебе явно меня не ждать с изменчивых линий фронта,
на нашем сближении есть печать – и это отнюдь не фронда –

отрядов, стоявших живым щитом у Кошице и Варшавы,
красивой пейзанки с таким же ртом насмешливым и шершавым,

какой иногда у тебя бывал от шквальных потоков… Что же,
ты слишком пленительный идеал, чтоб быть на него похожей.

Так ночь наступает и гасит звук, смиряет мои тревоги,
и я отвлеченно тебя зову к идиллии и эклоге,

ведь помнят, насколько нежны персты, и мир, и чудесный ящик,
а завтра с утра, вероятно, ты окажешься настоящей.

Ложусь, расстоянию подарив твой самый надежный образ,
который не просто паллиатив, поскольку в нем есть соборность

капризной и тонкой твоей черты – и явственна на излёте
гармония, коей причастна ты союзом души и плоти.

Пусть ангел уснет у твоих ступней, пыльцы невесомей пусть он
окажется – или еще нежней, чем тот, кто стучится пульсом;

поскольку мы в разных кроватях спим, он явится, крылья сбросив,
связующим руки звеном одним – талантлив что твой Иосиф.