***
Мне бы пить с твоих губ горький сок черноплодной рябины,
покоряться тебе, а мечтать, чтоб была ты рабыней,
рисовать на спине указательным пальцем решетку
и уже не рыдать каждой ночью, уткнувшись в тишотку.

Дорогая, я спал, но во сне я увидел, что между
нами нет ничего – разумеется, кроме одежды;
там горят фонари, оттеняя заветную алость
чуть пониже плеча, куда вечно бретелька впивалась.

И в кромешную тьму я окурок втыкал (но, конечно,
она, грезам назло, оставалась такой же кромешной)
и, по вене своей запуская наивные шлюпки,
вспоминал первый снег, крепкий чай, поцелуи в маршрутке.

Список всех кораблей никогда не грешил якорями –
так и плечи твои, когда их невпопад оголяли,
вопреки поплавку, соглашались на все штормовое,
совершенно забыв, что ни капли не стою того я.

А теперь вот лежи. И любое движение терпко,
и вслепую во тьме снова целит и целит эсерка,
колокольчик звенит, открывая пути прокаженным,
и не прячут ланит нелюбимые в будущем жены.