***

Светлым полымем очи налить допьяна,
чтоб снаружи не чувствовать холода,
повторяя надрывно: Она мне нужна!
Понимая, что сердце расколото,
потому что в колоде не больше мастей,
чем углов у квадрата желания,
потому что я всех отщепенцев пустей
и Она знала это заранее.

Я сдаю города по грошовой цене,
не считая торговлю прискорбною,
ведь Она никогда не грустит обо мне;
день за днем забываю упорно я
свою первую страсть, и послушный полет
причитается крыльям подрезанным;
мое «стоп» веселее, чем «полный вперед»,
моя взрослость горчит энурезами.

Беспощадной ухмылкой, наивным хлопком
отвечают суровые зрители,
потому что шаблон им до боли знаком,
и хоть пьесы они и не видели,
но здесь каждый разборчив и каждый мастит,
девы руки кладут на колени им.
Так я буду доволен, забывши про стыд,
нежно-ломким своим выступлением.

В моем сердце распустится злой пустоцвет,
по схоластике готики выверен.
Мы уляжемся с Ней, не сминая манжет,
если позу красивую выберем;
притворившись, что ангел и вправду прилег
на лишенное нежности кружево,
я возьму фотографию как бы в залог
и запомню его, неуклюжего.

О, не станут священны места наших встреч,
да и вьюгу не взять нам в наперсницы.
Нас не выручит твердая русская речь,
и мечеть навострит полумесяцы,
примечая безликий, простой променад
в зимнем воздухе, в омуте матовом.
Пряча злые глаза, мы вернемся назад,
через вечность – обратно к Ахматовым.

Я не знаю, нужна ли теперь темнота,
если всякий любуется фресками.
В безответной любви есть такая черта,
за которой не кажутся резкими
ни движения рук, обреченных на дрожь,
ни слова: прикрываясь упреками,
даже выбранной деве ничем не соврешь,
а не то что себе, одинокому!

Как беззубый калека, я клянчу не медь,
но одно сострадание пошлое,
обреченный при каждом объятье неметь,
обличенный наследием прошлого,
и мне якобы стыдно упущенных птиц,
снов, удушенных под одеялами,
потому я, должно быть, и падаю ниц
пред губами обветренно-алыми.

Соколиной охотой в плену рукава
заменяю кокетство на «около»,
моя нежность отныне тем паче мертва,
что заклевана ласковым соколом.
Как Адам над отзывчивой тушей вола,
привыкаю к золе отторжения
и, сгорая от ласковых взглядов дотла,
на морозе не чувствую жжения.